Даже просто перебирать исторические даты иногда, в общем, полезно для общего образования, а уж и эта вовсе достойна отдельного рассмотрения: именно 13 марта 1938 года вышло постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) за № 324, которое можно смело называть историческим: «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей». И это событие знаменовало собой конец, причем довольно бесславный, целой эпохи едва ли не насильственной «коренизации»: когда во внутренней политике строящегося Союза стали преобладать не «интернациональные», а государственнические, «сталинские» тенденции, и стало очень быстро понятно, что даже просто для управления столь гигантским и, в общем, довольно лоскутным в этническом и культурном плане пространством по-прежнему нужен универсальный инструмент коммуникаций.
И этим инструментом на историческом пространстве России может быть только русский литературный язык. И даже вовсе не потому, что это язык преобладающего на данной территории этноса.
Хотя и это тоже, безусловно, важно, но тут дело немного в другом.
Мне не раз доводилось рыбачить на Ямале, и мы там естественным образом задружились с местными: чтобы не подружиться на севере с представителями очень симпатичного и безумно, до болезненности, чистоплотного народа хантов, надо, на мой вкус, быть каким-то совершенно неправильным человеком.
А еще эти парни очень бережно относятся к своей истории, каждый егерь покажет тебе горку на берегу Оби, на которой в позапрошлом веке отлупили ненцев, и ту, на которой позже получили люлей от русских: помимо прочего, ханты — народ финно-угорской группы — еще и очень воинственный народ.
А когда я как-то случайно попал в обычный школьный музей в старинном поселке Питляр — так и вообще обалдел: куклы в национальных одеждах, бережно пошитые детскими руками, какие-то осколки метеоритов, древний наконечник копья из кости, если я правильно понял, мамонта — их там много вымывает великая река Обь — с какой-то затейливой резьбой. Словом — есть у народа такой определенный национальный пунктик. Но вот говорят все — исключительно по-русски. В том числе и между собой. Не выдержал, поинтересовался у своего местного приятеля, гида, который всю эту экскурсию и организовал:
— Жень, — подкалываю, — а как так получилось, что ты историю своего рода чуть ли не на десять поколений знаешь, вот такое вот внимание ко всему этническому, да и батя у тебя настоящий народный художник, еще СССР. А говоришь со всеми по-русски, ты что, своего, хантийского языка не знаешь?
— Да у нас его никто не знает, — удивляется. — Разве старики, да и то пару десятков слов. Тундровые ханты еще помнят что-то, мы, лесовики, совсем нет.
— Почему? — удивляюсь в свою очередь.
Смотрит на меня с какой-то даже, наверное, жалостью:
— Да потому, что русский удобнее, не понимаешь, что ли?! Если ученым людям надо сохранять наш архаичный язык, пусть сохраняют, полезное дело. Пусть книги пишут, пусть спорят. Но в быту-то им зубы ломать зачем? Странный ты какой-то, Дим, хоть и мой товарищ вроде. Да еще и москвич…
Это я, собственно, к чему.
Именно этим принципом сталинские прагматики, принимавшие данное постановление, и руководствовались: русский просто удобнее. Он описывает больше понятий и вполне способен быть не просто языком межнационального общения. Но и общим языком для всего большого советского народа. Который, кстати, никуда не делся, просто сейчас называется немножечко по-другому: большой русский народ.
Ваш комментарий будет первым